Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Н.И.Демкин: ПИСЬМА ИЗ ТЮРЬМЫ

У внучки Николая Ивановича, Марины Владимировны Гирбасовой хранятся письма Ник.Ив. из тюрьмы в разные инстанции. Неясно, то ли это письма, которые не удалось отправить, то ли копии отправленных. Написано им самим тогда же, в тюрьме. Мелким почерком, острым твердым карандашом на папиросной бумаге, с двух сторон. Бумага просвечивает, текст на обратной стороне затрудняет чтение. Но оказалось, что если отсканировать и увеличить. - можно прочесть. Пока прочитаны три из них.

6/1/32 гор. Николаев
Зам.нач.ОГПУ г.Николаева т.Богачеву

Демкина Николая Ивановича
Капитана дальнего плавания и Дав<…> ИТС
Заключенного в изоляторе ОГПУ

Пропажа моих вещей, хранившихся в ОГПУ есть явление, как я хочу думать, единичное, ни в какой мере не характеризующее общего отношения ОГПУ к вещам, принадлежащим арестованным, почему это явление не заслуживает пристального внимания и разбора, если бы не ряд обстоятельств, связанных с отобранием от меня этих вещей следователем Янко М.Я, который в силу изложенного ниже обрисовывается ответственным перед ОГПУ за этот случай, прискорбный как для меня, лишившегося этих вещей, так и для ОГПУ по некоторым специфическим особенностям этого случая невозврата вещей арестованному...

Прежде всего, как Вы видите выше, я ограничиваю этот случай невозвращения рамками единичного явления и отвожу от ОГПУ в целом упрек в небрежном отношении к вещам арестованных. Несмотря на ограничение, принципиальность вопроса сохраняется и усиливается тем обстоятельством, что отобрание вещей следователем Янко М.Я. носило характер насильственного, потому что я выражал ему свой протест против отобрания им этих вещей. И тем еще обстоятельством, что это насильственное отобрание произведено Янко М.Я. не в силу действующих правил, которые в Новороссийском ОГПУ и здесь не воспрещали мне держать при себе и пользоваться своими письменными принадлежностями.

Что правила ОГПУ не содержат этого запрещения, подтверждается еще тем, что т.Транский и Вы, т.Богачов, при неоднократно поднимавшемся мной вопроса о возврате вещей, всегда отмечали из них одни лишь подтяжки, которые В/правилами запрещены к пользованию арестованными. Да и тот же Янко, отняв мои вещи, сейчас же снабдил меня бумагой скверного качества, ручкой пера, захватанного сотнями рук и оставил для пользования огрызок карандаша взамен унесенного им моего отличного английского цельного карандаша с никелевым колпачком. Мне тогда же подумалось, что этот странный товарообмен, построенный на какой-то особой логике, не отвечает правилам и должен быть отнесен к разряду произвольных действий и широте прав следователе над личностью арестованного.

Последовавшие затем способы и методы дознания, проводимые Янко, подтвердили: эти права следователей действительно весьма обширны.
Возвращаюсь к вопросу. Итак, устанавливается тот факт, что отнятие моих письменных принадлежностей не диктовалось правилами ОГПУ, но имело целью лишить меня возможности излагать письменно свои показания, мысли, претензии, являлось произвольным, по неясным мне мотивам, решением следователя Янко М.Я.

Но, казалось бы, что принимая решение отнять у меня эти вещи, Янко М.Я. должен был для исключения всякого кривотолка, сугубо бережно отнестись к ним, на что напрашивались сами вещи своей оригинальностью, своей новизной и даже своей ценностью. Ручка золотого пера Monbeam стоимостью Мг.28.-, оригинальная точилка карандашей, новые заграничные подтяжки и пр. Английский блокнот большого формата и пр.

Проявление небрежности хранения тем более непонятна, что сама видимость следователя Янко М.Я. говорит, что он – человек аккуратный, умеющий ценить изящные и исключительные вещи. Диалектически разбирая случай невозврата следователем Янко М.Я. вещей арестованного вследствие затерянности этих вещей, я должен искать, что стимулирует такую небрежность со стороны Янко М.Я, на какой почве рождаются такие явления, для чего я должен обратиться к характеристике самого Янко М.Я. и фактов, доступных моему наблюдению и оценке.

Начну со зрительного впечатления. Янко М.Я. мне представился в виде упитанного молодого человека с выхоленным, гладко бритым лицом с прилизанной, тщательной прической, с маникюром ногтей, в изящно сшитой форме, даже кобур пистолета имел вид елочной бомбаньерки, как украшение костюма, а не как грозное вооружение героического чекиста. Все говорило о большом внимании к своей внешности, об аккуратности и любви к порядку, к изяществу.

Янко М.Я. вел допрос воркующим голоском, причем особенность допроса заключалась в том, что ворковал лишь он, а каждую мою попытку дать ответ Янко М.Я. обрывал, даже еще не высказанную мной мысль, словом «врете» обрывал мою речь, т.о. иногда на первом полуслове, иногда, когда я лишь открывал рот, чтобы говорить. Позже он рвал мои письменные показания, а не прикладывал их к делу, как я просил. Янко М.Я. рвал мои письменные показания и заявления лишь потому что содержание их не отвечало его романтическим представлениям обо мне как о преступнике.

Янко М.Я. высказал до <.нрзб.> не то совет мне сослаться на мою неудержимую страсть к тратам, к широкой жизни, страсть, толкающую меня якобы на преступления. Это оригинальное предположние Янко М.Я. напомнило мне выражение Б. Шоу «желание – мать мысли» и способно натолкнуть на некоторые сопоставления. И т.к. других предположений Янко М.Я. не высказывал, сделать вывод об убожестве и узости мотивов, ведущих на преступление, по представлению следователя Янко М.Я.

Заметив мою озабоченность мыслями о настроении моей семьи, не знающей уже ряд месяцев, где я, и что со мной стряслось, и мое спокойно терпеливое отношение к своему положению и к странной процедуре непонятного мне следствия, следователь Янко М.Я. нашел уместным обозвать мою семью «гидрой» (вероятно, ругательное слово) и пообещать каждому члену семьи какие-то напасти. Конечно, Янко М.Я. не знает, что в моей семье есть почетная ударница третьего года пятилетки, награжденная грамотой, что можно пожелать каждой трудовой семье в стране Советов, но все же эта неосведомленность Янко М.Я. не оправдывает и не извиняет поступка. И я имею право, сказать, что эта грубая выходка Янко М.Я. вовсе не гармонирует с опрятностью той формы, которую он носит и которая, по-моему, обязывает к чрезвычайной внимательности к своим словам и к своему поведению.
Я позволяю себе думать, что Янко отлично сознавал оскорбительность непрерывных окриков «врете», оскорбительность предположений или советов ссылаться на расточительность, якобы приведшей меня к какому-то преступлению, незакономерность уничтожения показаний подследственного, безнравственность применения «методов настойчивого дознания», как и принижение достоинства самого ОГПУ бахвальством, что «имеются еще номера методов, пред которыми примененные покажутся «цветочками», пустозвонность угрозы Янко пристрелить меня в гараже, если методы дознания приведут к появлению гангрены в ногах, наконец, бесчеловечность его отказа поместить меня в госпиталь, когда я занемог болями в желудке, частыми рвотами и общей слабостью. При этом он ссылался на технические неудобства моего лечения в госпитале в нетопленом изоляторе ИТУ, с получением лекарств из госпитальной аптеки. Но перлом остроты ума и живости воображения а также изобретательности Янко М.Я. остается его вдохновенное определение названием «гидра», почетной советской ударницы третьего года пятилетки, награжденной почетной грамотой члена моей семьи.
Вдумываясь в каждый отдельный поступок Янко М.Я. по отношению ко мне и в сумму этих поступков, не знаешь, что превалирует в них – бессмысленность или нарочитая порочная жестокость.

Я полагаю, что полное забвение Янко М.Я. о том, что существует человеческое достоинства, принижать которое – недостойно, что задача следствия, не только судебного, но и органов ОГПУ, есть выявление истины путем вдумчивой оценки всего поступающего материала, оценки методом диалектического разбора этого материала, а не вынуждающими инквизиторскими приемами показаниях, содержащими отвечающие романтическими фантазиями Янко М.Я.

Янко М.Я. не учитывает, по-видимому, что страна социализма выше буржуазных стран своим моральным превосходством, своим отношением к человеческому достоинству и повышением человеческого достоинства своей открытой политикой, как внешней , так и внутренней свободой критики, широкой гласностью и силою общественного мнения.

Резюмируя выводы, вытекающие из тех поступков Янко М.Я., которые были доступны моему наблюдению (что не исключает возможного наличия и положительных качеств Янко М.Я., которые я, к сожалению, лишен возможности знать или видеть), и имея в виду поставленную цель - определить на какой почве создается небрежное отношение к вещам арестованных, видим, что ограниченность и односторонность суждений Янко М.Я. (и ему подобных), предвзятость и крайность его заключений, неосновательная вера в свою непогрешимость, а также вера в безнаказанность, раз дело касается арестованного, неспособность диалектически оценить материал дознания, приводят Янко М.Я. (и ему подобных) к пренебрежительному отношению к арестованному и к небрежному обращению с вещами арестованного, вследствие чего оказалась их затерянность.

Решив на основании клеветнического оговора, что равносильно решению «на авось», что я – преступник, Янко М.Я. на этом строил свое отношение ко мне и моим вещам. Он не имел чутья, он не желал допустить, что перед ним безупречно честный советский капитан океанского корабля, идеализирующий социализм, любящий свою страну Советов, по натуре своей чуждый авантюризма, всегда довольный своей судьбой и своей работой, не склонный к расточительности, но и не гоняющийся за наживой, направляющий свои средства или на воспитание своих детей, или на общественное советское благо, готовый переживать вместе со всей страной и годы лишения, как в прошлом – и годы торжества в настоящем триумфальном шествии по пути прогресса во всех областях общественной жизни.
Все это не требуется даже декларировать, как вытекающее из материала обо мне, если диалектически осмыслить этот материал. Это оказалось не под силу следователю Янко М.Я.

28/XII/31 заходил ко мне следователь Транский и предложил для ликвидации вопроса о пропавших вещах, приобрести их на рынке, «отказаться от своей претензии», как выразился он. Должен заметить, что несмотря на то, что в вопросе общественного интереса или интереса порученного мне дела, например, в плавании на советских судах, я ревниво берегу каждый грош и настойчиво отстаиваю общественный интерес (например: годовая тяжба с иностранным судном за сломанный фонарь – выиграл. Защита в суде интересов Госстраха против иностранцев – выигран). А также, несмотря на нищенское состояние, в которое я теперь приведен длительным арестом, я остаюсь довольно равнодушным к своим материальным утратам, в жизни своей никогда ни с кого не взыскивал своих потерь и, в настоящем случае вовсе не намерен вводить в расход ОГПУ. Да и кроме того, вряд ли даже Торгсин имеет товар соответствующего моим утраченным качества. Я сказал т. Транскому, что вопрос о блокнотах можно будет считать ликвидированным, как только я получу свои вещи из Батумской портовой таможни, если вы о том похлопочете, среди которых есть несколько отличных блокнотов. А относительно других вещей я не теряю надежды, что если вы настойчиво попросите Янко М.Я. вспомнить, куда он их засунул, то может быть они найдутся. Если же не найдутся или если Янко М.Я. не соблаговолит уделить внимание «этим мелочам» и порыться в памяти, то пусть пропажа моих вещей останется на персональной совести М.Я. Янко. Прошу настоящее мое заявление направить в Центр для приобщения к моему делу.
6/1/32 гор. Николаев
Н.Демкин, Капитан дальнего плавания и член ИТС
Заключенный в изоляторе ОГПУ


Редактору газеты «З.И.» тов Богушевскому В.С.
Пушечная ул, 10, Москва

Уважаемый т. Редактор,
В дополнение к моему письму от 1/1/32, представляю копию моего заявления от 6/1/32 на имя зам.нач; ОГПУ т. Богачева. Разбирается в заявлении частный случай невозврата вещей арестованного. Описанное обращение со мной – не исключение, к сожалению, а весьма принятая практика в Николаевском ОГПУ. Как я устанавливаю в своем заявлении, это обращение порождает небрежное обращение с вещами арестованного.

Может быть Вы, т. Редактор, найдете не бесполезным, копию моего заявления направить т.Менжинскому, которому не лишнее быть точно осведомленным, что иногда творится за плотно закрытыми дверями следственных комнат Николаевского ОГПУ. Без поддержки общественности и без привлечения внимания т.Менжинского мои слабые, хотя и многократные попытки воздействовать на рассудок, совесть и темперамент сотрудников ОГПУ, обречены на полное фиаско, явятся донкихотством и способны лишь ухудшить мне отношения с ОГПУ.
Примите уверения в уважении к Вам
9/1/32
Н.Демкин, кап.дальн.пл. Член ИТС



Народному Комиссару Юстиции, т.Н.В.Крыленко
Демкина Николая Ивановича
Капитана дальнего плавания и члена ИТС
Заключенного в Изолятор ГПУ г. Николаев
Заявление
Гражданин Народный Комиссар, представляю Вашему вниманию копию одного из моих заявлений Зам Нач Николаевского ОГПУ т.Богачову.

Ознакомляя Вас с моим делом я прошу защиты закона против опорочивания моего имени и лишения свободы, прошу произвести, если это необходимо, тщательное расследование моей жизни, моей службы, моих поступков, моей идейности, и я смею утверждать, что в моей жизни не встретится проявления злой воли или порочности или враждебности к интересам социалистического строительства, хозяйства или к социалистической идеологии. И это обследование, казалось бы, можно было производить без содержания меня в тюрьме или лишения свободы иным способом.

Я имею основание предполагать, что Николаевскому ОГПУ уже в апреле п/г <прошлого года> ясна была вздорность клеветнического оговора, послужившего причиной и поводом лишения меня свободы. В июне п/г вздорность оговора уже открыто признавалась ОГПУ и следствие тогда же было вполне закончено. Однако я все сижу в изоляторе. На вопрос моей жены – почему меня держат в заключении, т Богачев разводит руками и искренне, повидимому, говорит, что он сам не понимает, почему Центр (Харьков) задерживает дело.

Прошу Вашего внимания к этому явлению переусердия ОГПУ. Мной было написано четыре заявления Николаевскому прокурору т.Романову. Своими заявлениями прокурору я, тщетно, делал разносторонние попытки активизировать проявление прокурором надзора за правосудием, за законностью. Безрезультатность моих дальнейших заявлений подтверждает установившееся мнение в г. Николаеве о бесполезности обращения арестованных к прокурору.

Это заставило меня просить прокурора направить на Ваше ознакомление все мои заявления. По неуверенности, что подобные просьбы заключенных обязательны исполнением для прокурора, служат причиной моего непосредственного обращения к Вам, гражданин Народный Комиссар.

Н.Демкин, Капитан дальнего плавания и член ИТС
Заключенный в Николаевском изоляторе, г. Николаев

<< В ЧАСЕ ДЕСЯТЬ ЛЕТРодословица АРТЁМОВЫХ>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:

Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея

(c) 2008-2012. Контактная информация