Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Георгий Фишер: Приезд в Парагвай

Буэнос-Айрес встретил меня недружелюбно. В те времена русских, т.е. русских послереволюционного периода, там почти не было; а те русские, что были, видели во вновь прибывших лишь помеху для их спокойного существования. Узнав, что у меня есть родственник в Парагвае – все они стали меня туда отправлять, пугая ужасными условиями труда в Буэнос-Айресе. Деньги у меня кончались. Семью я заранее отправил из Буэнос-Айреса в Парагвай, дабы они могли пожить у дяди, пока я устроюсь в Буэносе. И вот я решил ехать тоже в Парагвай, хотя по правде привлекал он меня мало. Заняв недостающие мне деньги, я купил билет на пароход, совершавший рейсы по Паране и Парагваю и в одно прекрасное летнее утро (февраль месяц) я отплыл на пароходе «Берна». Билет я купил конечно 2-го класса – на пароходе два класса.

Пароходы общества Миханович – единственные, поддерживавшие пассажирское сообщение по рекам Паране, Парагваю и Уругваю. Николай Миханович, простой далматинец матрос, когда-то приехавший в Аргентину, составил себе здесь огромное состояние и создал это пароходство. Пароходы большие, комфортабельные, больше наших волжских. Почти весь пароход занят под первый класс, только на носу внизу отведено помещение для 2-го класса. Состоит он из столовой 2-го класса рядом с общей женской каютой, а под ними в трюме общая мужская каюта с койками в два этажа. Койки мягкие, так что спать удобно. Я большую часть времени проводил на верхней палубе, запрета для входа пассажиров 2-го класса туда на было.

От Буэнос-Айрева до Асунсиона четыре с лишним дня пути. Парана во многих местах напоминает нижнее течение Волги между Царицыным и Астраханью. Роскошная многоводная река: до Росарио по ней поднимаются океанские пароходы. Берегов настоящих почти нигде не видно; пароход идет между островами. Только на больших пристанях пароход пристает к материку. Но такие пристани редки, 1-2 в день. Пейзаж в начале мало американский: тополя и ивы, кое-где домики на сваях, сады, но дальше это исчезает и поражает пустынность реки. Огромное широкое водное пространство мутно желтой воды, по которой проплывают изредка на встречу пароходу какие-то странные островки, травы и больше ничего, ни лодочки, ни парохода, ни намека на жилье; на берегу лес, лес и лес. Густой кряжистый лес, и так часами, пока пароход не пристанет к пристани или вдруг замедлит ход, и тогда откуда-то из зарослей выплывает лодка, возьмет или посадит одинокого пассажира, возьмет почту и снова скроется в береговых зарослях. Там, значит, за лесом, на материке есть «пуэбло» или «колония». Нет знакомых по Волге чаек, из зарослей поднимаются какие-то черные птицы, что-то вроде уток, а вот когда пароход подходит к берегу, видишь, как на песчаной отмели лежат, как бревна, крокодилы. Пароходной волной их переворачивает, перекатывает, но они мало обращают на это внимания.

Вечером с наступлением темноты и восходом луны долго сижу наверху у капитанской рубки и наслаждаюсь дивной ночью. Полнейшая тишина и только мерный стук машины и плеск разрезаемой воды. Изредка замедляет ход, опять лодка из темноты, одинокий пассажир, почта, и опять дальше, и если бы не эти, в общем очень редкие остановки, кажется, что плывешь по необитаемой реке. Наконец спускаюсь в каюту. Кое-кто спит, кое-кто ложится.

Публика очень пестрая. Говорят на всех языках – это поближе к Буэнос-Айресу. Дальше пассажиры становятся более коричневыми, принимают так сказать «кулер локаль»; появляются большие соломенные шляпы, говорят уже больше по-испански, а затем переходят на гуарани и пассажир появляется уже босой. Но у всех без исключения, когда они ложатся, вижу, как вынимают револьверы и кладут под подушку или в иное подходящее место. За обедом и ужином весьма несложным – два блюда: суп и жаркое; наблюдаю за публикой. Встречаю двух русских парней – сыновья хохлов, переселившихся сюда в начале девятисотых годов – едут на лесные разработки в Мисионес. Объясняют мне местные обычаи, переводят то, что я не понимаю. Между какими-то пристанями с нами едет партия арестантов с конвойными, в общем с нами помещении.

Вот за столом сидит солидного вида господин – испанец, когда-то он был матросом в Испании, убил офицера и бежал сюда – теперь он торговец в каком-то местечке на севере Аргентины, и уважаемый член общества, своего прошлого он не скрывает. Каждый день ко мне пристает какой-то очень подозрительного вида немец (пользуясь тем, что я говорю по-немецки), объясняя и показывая мне какие-то планы участков земли, которые он покупает и продает. В дамском углу больше всего обращает на себя внимание многочисленное семейство коричневых девиц, женщин и грудных детей, говорящие между собой по гуарани; настоящие парагвайцы, объясняют мне. Мне почему-то напоминают они наших калмыков, какими я их видел в степях у Астрахани.

На 4-ый день пути в 10 часов утра отчаливаем от города Корриентеса – последней пристани на Паране и через несколько часов пароход входит в реку Парагвай. Вода становится более темной, мутно-коричневой и пароход идет уже между двумя берегами – островов нет, хотя река широкая, но берега по-прежнему низкие, временами лишь поднимаются на 10-15 метров.

Часа в 4 вечера первая парагвайская пристань: Хумаита, знаменитое место, где во время великой парагвайской войны происходили ожесточенные бои и парагвайцы геройски защищались от «союзников» (Бразилии, Аргентины, Уругвая). Развалины церкви в Хумаита, которые хорошо видны с парохода, являются национальной гордыней Парагвая и в каждом парагвайском доме, на школьных тетрадках, где угодно вы встретите изображение этих развалин. Кроме развалин видно несколько лачуг и длинное, облупившееся, старинное здание – вроде казармы, около которой на завалинке сидит несколько коричневых босоногих субъектов в матросской форме. Это оказывается пограничный пост. Пристани в сущности нет. Вот что-то вроде мостков, с каких у нас в России бабы моют белье. К мосткам привязана лодка. При приближении парохода матросы с берега сели в лодку и причалили к пароходу. Непонятные крики по-гуарани – мешок с почтой и пароход двинулся дальше, а лодка с почтой пошла к берегу.

Так вот он Парагвай! От этих матросов и особенно этого облупившегося здания на меня повеяло каким-то далеким прошлым. Точно это здание и эти люди не XX век, а ХVII-ХVIII. Вероятно, со времен испанского владычества изменилось здесь мало. Пейзаж стал несколько меняться, становится более тропическим. На берегу стали чаще видны пальмы и местами так называемые пальмеры. Пальмера – это среднее, между полем и лесом, это поле с высокой травой, с торчащими на нем как веники пальмами.

Ночью причалили к пристани последнего аргентинского города Формозы. К парагвайскому берегу так и не приставали, на нем нет пристаней (как я узнал потом, для этого у Парагвая нет средств). Изредка на парагвайском берегу показывалось небольшое селение, скрытое в густой растительности и состоявшее из нескольких самого примитивного вида построек. От берега отчаливала лодка с полуголыми коричневыми людьми, принимала почту, изредка пассажира, вот и все. На следующий день часов в 11 утра пристали к последней аргентинской пограничной пристани – Бермехо. Одинокая пристань среди леса и болот – военный пост – больше ничего. Стаи кричащих черных птиц. Жаркий душный тропический день. Через два часа должны придти в Парагвайскую столицу – конечный пункт пароходного рейса. Теперь оба берега парагвайские, но пейзаж тот же. Только на левом берегу показались две горки (до того берег был ровный). Вот по времени должны уже прибыть в Асунсион, а города все не видно. Наконец пароход начал огибать живописный мыс ярко-красного песчаника; на берегу среди зелени пальм и бананов замелькали какие-то лачужки с прозрачными едва смазанными глиной стенами и соломенной кровлей. «Где же столица?» – спрашиваю у соседей. – «А вот она и есть, правда это окраина, здесь живут бедные, а в центре там настоящие дома...». Наконец за поворотом реки показалась пристань с таможней и ряд каменных зданий. Пристань в затоне; река раньше проходила под городом, теперь отошла к западу; город на восточном берегу.

Пароход медленно пробирается по затону между какими-то пластами, на которых что-то кричат полуголые люди, какие-то ржавые полузатонувшие остатки не то ли лодок, не то ли пароходов; на берегу почти ни души; черные странные птицы кружат около парохода (птица мбигуа), нечто среднее между уткой и чайкой. Жаркий, душный полдень тропиков – чувствуешь себя как в бане. Наконец пароход подтягивают к пристани; пассажиров мало; большинство сошло еще в аргентинских пристанях. Смотрю на пристань. 2-3 босоногих оборванца и больше ни души. Меня никто не встречает, хотя я послал телеграмму. Меня охватывает беспокойство, от общего вида города, в котором предстоит работать; настроение сильно понижается.

Являются парагвайские иммиграционные власти проверять документы. Сонные, еле передвигающиеся коричневого цвета два чиновника спрашивают документы и кажется несколько удивлены, что таковые у меня в порядке. Обычно сюда приезжают (как я узнал потом) без всяких документов. В кармане у меня два аргентинских песо, вряд ли хватит на автомобиль. Поэтому, оставив вещи на пароходе, отправляюсь пешком на розыски своих по имеющемуся у меня адресу. Выхожу на пристань; прохожу здание таможни и выхожу на небольшую площадь; тут же с непривычки спотыкаюсь на «парагвайской мостовой». Нигде в самых глухих местах России я не встречал ничего подобного. Я думаю, та мостовая, о которой писал в «Мертвые душах» Гоголь, что «вдали показался шлагбаум, который указывал, что и мостовой, как и прочим мукам, бывает конец», так вот эта самая мостовая вероятно показалась бы паркетом после «парагвайской мостовой». Дело в том, что булыжника в Парагвае нет, а мостовая делается из рваного камня разных размеров, который кладется почти без утрамбовки и засыпается песком. До первого дождя все обстоит благополучно, но после первого тропического ливня песок уносится водой, камни перемещаются, а улица превращается в подобие русла высохшей горной речки.

Площадь была пуста, ставни и двери в домах, выходивших на площадь, были закрыты (был час дня, время сиесты, когда весь город спит). Лишь одиноко среди площади стоял полицейский в белом коломянковом костюме и белом английском тропическом шлеме. В Буэнос-Айресе я привык уже объясняться с полицейскими по-испански; мои знания испанского языка для этого уже были достаточны. Из географии я знал, что Парагвай бывшая испанская колония и что в нем говорят по-испански. И я смело обратился к стоявшему полицейскому на испанском языке с простым вопросом, как пройти на такую-то улицу. Но вместо ответа я увидел вдруг испуг на лице стража. После повторения мною вопроса он пробормотал что-то на непонятном мне языке и положил руку на кобуру револьвера; после чего я счел за благо благородно ретироваться. Оказалось, как я узнал впоследствии, что полицейские в Парагвае по-испански не говорят, а лишь по-гуарани. Я отошел на панель и стал раздумывать, как выйти из создавшегося положения – кругом ни души. Наконец какой-то босой полуголый мальчишка, подойдя ко мне, предложил уже на испанском языке донести мой ручной чемоданчик, который я держал в руках. От любезного предложения я отказался, но воспользовался случаем, чтобы расспросить о дороге. Мальчишка объяснил, что это «очень далеко», но указал направление. Пройдя несколько кварталов, я увидал опять полицейского, но попытка разговора с ним кончилась неудачей. После чего я обращался лишь к мальчишкам, единственно кого можно было встретить в это время на улицах.

Да! Так вот она эта столица Парагвая. Одноэтажные каменные домики, каменные заборы, из-за которых торчат пальмы, бананы и еще какие-то фантастические растения; мостовая, густо поросшая травой, на которой мирно пасутся то тут, то там куры, ослы и коровы. Людей не видно – в это время все спят; воздух как в бане. Наконец вот улица и дом, цель моего путешествия. Розовый забор, калитка и у калитки два настоящих голых индейца, – задумчиво ковыряли в своих носах; у одного были надеты короткие неопределенного цвета штаны; другой был художественно задрапирован вокруг пояса красной тряпкой. В ушных мочках у них торчали деревяшки величиной с яблоко, а лица были татуированы. Присутствие индейцев указывало без сомнения, что тут жилище моего родственника, сильно увлекавшегося индейцами. Таким образом я был у цели своего пути.

РО РГБ фонд 587 картон 7, ед.хран. 29 лл.77-82

<< Записки Георгия Фишера: ИЗ КОНСТАНТИНОПОЛЯ В ЕВРОПУГеоргий Фишер: Бои Быков в Парагвае>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:
Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея
(c) 2008-2012. Контактная информация