Главная
Новости
Ссылки
Гостевая книга
Контакты
Семейная мозаика

Ия Нюберг: МОЙ ОТЕЦ в ЛУЗИТАНИИ

Надо сказать, что когда отец поступил в Университет, это было в 1918 примерно году, он представлял собой странную картину. Была тогда поставлена задача готовить к поступлению в Университет рабочую молодежь с 4 - 5 классами образования.

Отец, посмеиваясь, рассказывал, что университетские служители, швейцары, дворники - за настоящих студентов признавали только "нас". А рабочую молодежь - не признавали. Выражали это они своими простыми средствами. Скажем, приходит "настоящий" студент - швейцар примет у него с должной почтительностью пальто, будь оно уже совершенно истрепано. А когда появлялись эти пролетарские студенты - швейцар просто игнорировал их присутствие, глядя демонстративно в другую сторону.

Мы чувствовали себя при этом страшно неудобно, говорил Николай Дмитрич. Более того, отец страшно уважал людей, которые не имея образования, к нему стремились. Он еще в гимназические годы, особенно во время войны 1914-1916 года, занимался с молодыми людьми, рабочими, солдатами и понимал их стремление и их трудности. Он говаривал швейцарам:
- Ну, понятно, они не умеют себя вести, не знают многого, но вы же видите, как им трудно, как они хотят учиться!
- А, бестолку этих учить!
Такова была точка зрения старого университетского швейцара.

Когда Николай Дмитрич начал преподавать математику у взрослых неподготовленных студентов, он с интересом наблюдал ход развития у них абстрактного мышления. Им невероятно трудны были абстрактные понятия. И он изыскивал способы объяснять эти вещи по возможности наглядным образом, и тогда они понимали, в чем дело. Этот его опыт сконцентрировался в таком высказывании:
- Нет ничего более противоестественного для человека, чем абстрактное логическое мышление, особенно - математическое. Это неестественный способ отношения к миру. Преодолеть его можно, только если начать этим заниматься с раннего детства.

Среди университетских друзей Николай Дмитриевича особенно тепло отзывался о Люстернихе. Он был крупным, известным математиком, но в отличие от других математиков, которые подчас, забравшись в математические дебри, теряли свои человеческие качества - Люстерних их не потерял. Он был очень хорош со своими учениками и друзьями. Этим он отличался от, скажем, Андрея Колмогорова. Тому были интересны только выдающиеся люди и он инстинктивно экономил свое время, избегая разговоров с "примитивными" людьми. Колмогоров был очень эффективным математиком, сделал очень много в разных ее областях - возможно именно потому, что умел оградить себя от всего, что могло помешать его продуктивной математической деятельности. Люстерних же ценил в жизни многое, наряду с математикой и кроме математики. Ему принадлежит замечательная книга, которую он привозил и показывал Румеру и Николаю Дмитриевичу. Это пожалуй, единственная книга вышедшая из кружка Лузина, времен расцвета математической школы, написанная большим человеком - высочайшим специалистом, человеком высокой культуры и прекрасных человеческих качеств. Люстерних, видимо не был идеальным педагогом. Но он интересовался разными людьми, был человеком живым, добрым и отзывчивым. Ему хотелось понимать в людях разное.

Они с отцом виделись редко, но всегда виден был живой интерес Люстерниха к тому, что делает и думает Коля Нюберг.
Бывали всякие вечера со спектаклями, розыгрышами и шуточными сценками. Помню рассказ об одной такой сценке. Начиналась она, как всякий математический доклад, на полном серьёзе. Писалась некая математическая формула и начинался её анализ, к концу которого становилось ясно, что формула эта описывает бутылку, а преобразование, которое предлагается над ней совершить сводится к откупориванию, ("срезанию") верхушки бутылки.
В Лузитании было довольно много "лузитанок" - математических дам, которые хорошо учились, хорошо сдавали все экзамены, но в творческом отношении оказывались совершенными нулями. И вот однажды на факультете поставили пьесу - то, что ныне зовется капустником. Пьеса была в древне-греческом стиле. Там Лузин и его блестящая свита сияли на фоне Хора Бесплодных Смоковниц. И хотя потом Николай Дмитриевич уверял дам:
- Что вы, что вы, я вас совсем не имел в виду!
лузитанки обиделись.

Потом отец отошел от Лузитании. Главным образом потому, что не любил Лузина. Он очень рано узнал - так получилось - о некоторых поступках Лузина, с его точки зрения непростительных. Он считал, что Лузин - человек неискренний, даже лживый. И противопоставлял ему другого преподавателя, Егорова.

Принято считать, что это была Школа Лузина. И хотя Лузин был, по мнению Николая Дмтриевича, безусловно талантливым и парадоксальным математиком, но главное, что получали студенты - были необычайно фундаментальные, глубокие и тонкие курсы, которые читал Дмитрий Федорович Егоров. Егоров был один из немногих преподавателей, которые не ушли из Университета, когда произошел известный скандал по поводу лишения Университета независимости. Тогда в университет ввели войска, и в знак протеста ушли многие физики, Лебедев ушел и другие, особенно физический и биологический факультеты. Демарш профессоров не был принят во внимание и Университет оказался фактически обезглавленным. Как говорил отец, математической факультет сохранил свой уровень только потому, что Егоров - остался. В ответ на многие горькие слова, сказанные Егорову - "вот, мол, все порядочные люди ушли…", он отвечал, что прежде всего надо думать о студентах, их ведь надо учить.

Вторая колоссальная заслуга Егорова - это библиотека математического факультета. Она всегда была бедным учреждением с очень ограниченными средствами для приобретения книг. Егоров длительное время курировал библиотеку. И при столь же скудных средствах он умудрялся выписывать буквально все лучшие книги, выходящие заграницей и содержащие новые перспективные и непреходящие математические идеи. И совершенно отсутствовал "балласт".
- Не понимаю, как он умудрялся это делать, - говорил отец, - но в результате математический отдел библиотеки Университета был совершенно уникален по своему уровню. После того, как Егоров ушел - резкий обрыв…

Во время учебы в университете отца дважды призывали в армию. Один раз на 2-3 месяца, на курсы топографов, второй раз – на более длительный срок. Вернувшись, отец хотел бросить математику. Он даже перестал посещать компанию математиков, отчасти потому что он считал, что они занимаются тем, что сейчас мы назвали бы "математическим пижонством". В это время ему приходилось еще и зарабатывать, времени на "пижонство" не было, особенно, когда я родилась. Он даже одно время перестал вообще учиться, и мама потом настояла, чтобы он, несмотря на перерыв, сдал все экзамены и закончил Университет как математик.

Когда он закончил МГУ, Егоров предложил ему остаться на факультете - теперь это называется аспирантурой. Надо было выбирать путь, решаться на что-то.
Как говорил отец, на фоне совершенно блестящих математиков, в кругу которых он вращался, он не чувствовал себя достаточно ярким для того, чтобы заниматься чистой математикой. С другой стороны, он решил, что чистая математика - это не самое актуальное, что ему следует приносить иную, более непосредственную пользу дорогому отечеству.

Приняв такое решение, от отказался от аспирантуры.
Позже он сожалел об этом, говорил, что упущенные возможности никогда не появляются вновь, что образование нельзя откладывать на потом. Но в тот момент ему казалось, что надо повернуться лицом к жизни и практике. Кроме того, надо было зарабатывать - а тут и его самого, и его мать, Софью Николаевну, исключили из профсоюза. В те годы это выбрасывало человека в заколдованный круг - вроде того, какой позже был с пропиской. Если ты не член профсоюза, ты не можешь устроиться на работу, а если не работаешь - не можешь вступить в профсоюз.

<< Ия Нюберг МОЙ ОТЕЦ В ОБЩЕНИИКомпьютерные сны>>

Добавить отзыв

Ваше имя:
Ваш email:
Ваш отзыв:
Введите число, изображенное на картинке:
Все отзывы

Последние отзывы:
Фотогалерея
(c) 2008-2012. Контактная информация